«Деревню сожгли, а нас заперли в заминированном доме»

Когда началась война, Надежде Степановой (тогда Прокопенко) было 7 лет, но она всё помнит так, будто это происходило вечера.

— Современные дети знают о тех событиях, но никто из них не может себе даже представить, как жили люди в те страшные годы, что им пришлось испытать, — рассказывает Надежда Герасимовна. — До войны мои родители жили в Москве, а мы с бабушкой и маминой младшей сестрой — в маленькой деревушке Блиново Юхновского района в 15 домов. Деревня была очень красивая, её окружал густой лес, под склоном текла чистейшая река Ресса. Посреди находился пруд и протекал ручей, который брал начало из родника.

Рядом с деревней проходила дорога, которую местные прозвали большаком. Она соединяла два райцентра — Юхнов и Мосальск. Около этой дороги была построена больница. Взрослые рассказывали, что здешние места понравились руководству Подольского машиностроительного завода и на берегу Рессы хотели построить дом отдыха для рабочих. Но война перечеркнула все планы. Деревня была сожжена немцами и после войны так и не возродилась.

Немцы хохотали и громко пели

— Мамина старшая сестра была председателем небольшого колхоза. В деревнях тогда не было ни электричества, ни радио. Когда началась война, всех председателей собрали в райцентре и объявили, что Германия без предупреждения напала на нашу страну. А мы думали, что война так далеко, что до нашей деревни уж точно не дойдёт.

Моего отца забрали на фронт, и мама из Москвы приехала к нам. Вместе с ней — ещё одна её сестра с 10-летним сыном и 10-месячной дочкой. А старшего её сына мобилизовали.

Некоторое время жизнь в колхозе шла своим чередом. Около «большака» построили баню, в которой по очереди мылись все жители деревни. В один из субботних дней наступила наша очередь. Мы пришли в баню и вдруг услышали гул машин и нерусскую речь. Быстро оделись, выбежали на улицу. Там сплошным потоком двигалось огромное количество разных машин. В них сидели немецкие солдаты, громко пели, орали, хохотали, играли на губных гармошках. Машины были увешаны игрушками, куклами, шарами из разграбленных по пути сельских магазинов. Мы кинулись домой и не знали, что делать дальше.

Несколько дней машины шли сплошным потоком, не заезжая в деревню. Всё это время мы не спали. И вдруг замыкающая колонна солдат свернула к нам. Они заняли около 10 домов, стали размещать технику. Для её маскировки вырубали деревья и кусты, наши красивые сады. В каждом доме разместилось большое количество немецких солдат.

Нас загнали в закуток между печкой и стеной дома, который в деревнях используют для хозяйственных нужд. Нас было 7 человек, спать негде. Соорудили из досок 2 яруса, а ещё спали на печи. Было очень жарко: немцы топили печь, чтобы нагреть воды, и мылись прямо в доме. Они рубили наших кур, гусей и готовили себе еду. Разграбили всё, что было у жителей в подвалах. Зимой начали резать скот. Из еды у нас почти ничего не осталось. Мы собирали внутренности зарезанной скотины, которые немцы выкидывали. С сыном тёти уходили и весь день бродили в поисках чего-нибудь съестного. У нас оставалось немного зерна, которое удалось спрятать. Вручную его мололи. Из крупных частиц варили кашу, а из муки пекли хлеб.

Спрятали тётю в яме

— Наш дом был новый — его построили перед войной — и большой: две комнаты. У нас располагались в основном разведывательные группы. Все тёплые вещи забрали, даже с нас, детей, снимали валенки и примеряли.
Немецкие подразделения менялись — одни уходили, другие приходили. Но особенно злыми и жестокими были финны — высокие, плотные, рыжевато-светлые. Когда плакала грудная дочка моей тёти, они выбрасывали её раздетой в холодный коридор. А зима была снежная, холодная.

Тётя прятала на чердаке кур. И однажды финн спросил у неё, есть ли у нас куры. Она ответила: «Нет!» В это время куры предательски закудахтали. Взбешённый финн направил на тётю пистолет. Но, к счастью, им поступил приказ срочно явиться в комендатуру. Пользуясь ситуацией, мы спрятали тётю в заранее подготовленную на всякий случай яму в хлеву, где раньше стояла корова, которую зарезали немцы. Несколько дней, пока в деревне находились финны, она пряталась там.

Убили партизан

— Всех жителей деревни под дулами автоматов каждый день выгоняли на расчистку дорог. В трёх километрах от нас находилась деревня Дятловка в 50 домов. Между деревнями — лес, в котором действовали партизанские группы. Немцы подозревали жителей Дятловки в помощи партизанам, несколько человек были расстреляны, а остальных угнали в Германию. Деревню сожгли, после войны она тоже не возродилась.

И в нашу деревню приходили партизаны, спрашивали о немцах — сколько их, какая техника. Мы давали им продукты — сколько могли. Однажды под горой фашисты заметили двоих партизан и расстреляли. Жители втайне их похоронили. После войны все неизвестные захоронения были перенесены в Юхнов в братскую могилу.

Дом заминировали

— Со временем немецкие подразделения стали меняться всё чаще. Появились конные отряды. Иногда мы находили убитых лошадей, разделывали их, тушили мясо в печи и ели. И как-то раз немцы стали спешно собираться и уехали. Не знаю, когда по времени это было, но стояла зима, лежало много снега. Мы ждали чего-то страшного. Появились фашисты на лошадях — карательный отряд. Они согнали всех в один из домов у дороги и заперли. Мы увидели в окна, как один за другим запылали наши дома, и с ужасом ждали своей участи. Но немцы сожгли деревню и уехали. Мы сидели, боясь пошевелиться: было предположение, что заминировали дом. Просидели день и ночь. Утром увидели в окно людей в маскхалатах. Нас охватил ужас: немцы вернулись, нас всех убьют. Но вдруг услышали русскую речь. И так обрадовались! Это была наша разведка. Они просили нас не двигаться — дом, действительно, был заминирован. Когда его разминировали и вошли бойцы, мы все плакали, обнимали их. Они сказали, что будут эвакуировать всех в тыл, только нужно дождаться прихода конного отряда, который доведёт нас до соседней деревни, так как все дороги заминированы немцами при отступлении.

Через некоторое время верхом на лошадях прискакали несколько бойцов. Мы нашли брошенные немцами санки, посадили туда нашу старенькую бабушку, маленькую дочку тёти, положили  какие-то вещи. Все жители выстроились в колонну друг за другом. Нас предупредили, чтобы двигались строго по натоптанной узкой дороге за бойцом, ехавшим впереди на лошади. По обе стороны дороги лежало много трупов — в разных позах, с торчащими из снега руками и ногами. Пока мы шли, несколько всадников подорвались на минах. Их было очень жалко! Над нами закружили самолёты, началась бомбёжка. Всем приказали ложиться. Мы падали в снег, вставали и шли снова. Так передвигались несколько дней от одной деревни к другой. Дошли до д. Леонтьево Мосальского района, которая расположена вдали от основных дорог. Здесь нас разместили в домах её жителей.

Лечились травами

— У нас не было ни одежды, ни еды. Мы с тётей ходили по деревням, просили милостыню. Спасибо тем, кто делился с нами чем мог, кто не дал умереть от голода. Когда растаял снег, ходили по полям, искали оставшуюся мороженую картошку. Летом десятки километров проходили босиком, ноги сильно болели.

Мама весной начала работать в колхозе. Летом ей за работу дали мёд, так как при колхозе была пасека. У нас, детей, от мёда началась сильная аллергия. Лекарств никаких не было, лечились травами. Мои длинные, густые волосы пришлось остричь, потому что вся голова была в болячках.

Мыли нас прямо в русской печи. Ее топили, выгребали угли, и, когда становилось не очень жарко, мы влезали в неё. Мыла не было, растворяли золу, процеживали. В такой воде и мылись, и стирали. Так прожили до следующей зимы.

Пошла в школу

— В районе Варшавского шоссе шли тяжёлые бои. Поэтому нас и жителей д. Леонтьево эвакуировали в более глубокий тыл — в село Местничи Мещовского района. Оно было большим, там открыли несколько школ, и я пошла в первый класс. Учебников и тетрадей не было, писали на старых книгах.

Нашу семью поселили в домике, где хозяевами были дедушка с бабушкой. Они уступили нам свою кровать, а сами спали на сундуке. Питались все вместе, хозяева кормили нас продуктами из своих запасов. Это были хорошие люди. Одинокие, детей у них не было. Дедушка очень полюбил меня, вырезал мне деревянные палочки и помогал учиться. Когда зима кончилась, нас переселили в деревню Тереховка Мосальского района. Здесь мы жили до конца войны.
Откуда узнали, что война закончилась, не помню. Все ликовали и плакали от радости! В этой страшной войне каждая семья потеряла близких. Пропал без вести в боях за Москву 17-летний сын маминой сестры. Погибли мамин брат и мой отец Герасим Маркович. В ответ на запрос в архив мне сообщили, что отец похоронен в селе Замашки Псковской области. Пока по семейным обстоятельствам не могу поехать туда, поклониться ему.

Очень хочется, чтобы наши дети, внуки и правнуки помнили об этой войне. О том, что за их жизнь отдали свои жизни миллионы дедов и прадедов, а у нас — их дедушек и бабушек — было такое трудное детство.

Надежда Герасимовна: «У меня и сейчас перед глазами картина: на машинах, увешанных игрушками, сидят немцы — ­­­хохочут, играют на губных гармошках»

Мама Надежды Евфимия ЯКОВЛЕВА (справа) с подругой.

Отец Надежды. Герасим Маркович не вернулся с фронта.

Надежда Герасимовна (справа) с соседями в д. Лабеки Юхновского района.

Фото 1955 года. Надежде здесь 21.