Немца напугала, а потом приручила
В доме Розы УЖИНОЙ во время оккупации жил немецкий офицер.
- Вся моя семья - коренные калужане, - рассказывает Роза Тимофеевна. - У бабушки Агриппины Ивановны и дедушки Михаила Васильевича Николаевых было 10 детей, но пятеро умерли маленькими. Остались 4 сына - Валерий, Анатолий, Владимир, Аркадий - и дочь Тамара, моя мама. Бабушка не работала, а дедушка был сапожником. Отца я не помню. Он умер, когда мне было 8 месяцев. Мама вышла замуж второй раз. Родился брат Юра.
Когда началась война, родственники рыдали. И я, забившись в самый дальний угол, понимала, что произошло что-то страшное. Мы жили с бабушкой и дедушкой на ул. Набережной. Трое маминых братьев к тому времени уже имели свои семьи. А один - самый младший, Аркадий, - жил с нами. Он играл со мной, сажал к себе верхом на спину и катал, как на лошадке.
В 1941‑м все мамины братья ушли на войну. Перед отправкой на фронт собрались вместе в родительском доме. Прощались.
И первая похоронка пришла на Аркадия, которого я так любила. В то время он проходил срочную службу в г. Белостоке. Когда началась война, там было настоящее пекло, немцы всё разбомбили. Погиб и Анатолий Михайлович, у него остались жена и двое детей: сын и дочь.
Валерий Михайлович был рядовым, танкистом. Он вернулся с войны домой. А Владимир Михайлович - кадровый офицер, артиллерист - прошёл всю войну, остался жив и продолжил служить в Красной армии.
Из дома - в окоп
- Во время войны мы с мамой и братом остались с бабушкой и дедушкой. Они тогда уже были пожилые: дедушке - 63 года, а бабушке - 60 лет. Голод, холод, бомбёжки. Как только объявляли воздушную тревогу, бабушка хватала брата: он был поменьше и полегче, - а дедушка - меня. И мы бежали в окоп. Его местные жители вырыли на набережной, на горке. Окоп был глиняный, в нём чавкала вода, а вдоль стен сделали что-то типа лавок. Нас сажали подальше от двери, чтобы не застудить. И так - по нескольку раз в день.
Подсматривала за немцем
- В нашем доме поселился немецкий офицер. Он был высокий, ходил в форме и серых сапогах. Приехал вместе с денщиком, тот - небольшого роста, постоянно суетился, бегал, чистил его форму, приносил еду.
В комнате была занавеска, и я в щёлочку подглядывала. Видела такую картину: немец сидит на стульчике и протягивает ноги к огню, греется. А денщик раскладывает на лежанке его белые чулки. Немец достает из кармана на груди фотографию. Долго смотрит на неё, целует, крестит и кладет в карман.
Как-то раз я оступилась на высоком пороге и рухнула прямо немцу на ноги, которые он вытянул. Тот испугался, вскочил. А дедушка меня сразу схватил, отнёс на кухню, посадил на кровать и пригрозил пальцем, чтобы я не баловалась. Я озорничала. А брат тогда был маленький, слабенький. Помню, он сидит на кровати, носиком водит в одну сторону, в другую и засыпает…
Однажды немец пришёл домой, а я шторки раздвинула и высунулась. Он меня пальцем поманил. Я не испугалась, подошла, и он дал мне кусочек шоколада. Вот так я немца сначала напугала, а потом приручила.
Отвыкли от мамы
- Мама, как только в Калуге открылись госпитали, ушла туда работать. Мы её почти не видели, даже отвыкли. Когда она приходила, за бабушкину юбку держались.
Мама в госпитале помогала с перевязками. Рассказывала, что, бывало, снимут бинты, откроют ногу, а там - черви. Снова рану обрабатывают, чистым перевязывают. Она и мыла раненых, и кормила, и стирала перевязки. Писала письма, когда просили. А ещё она хорошо пела русские народные песни. Голос был, как у Руслановой. И раненые часто просили её спеть.
3 октября 1945 года. Роза с братом Юрием.
