Советская власть запрещала калужанам ходить по городу

Вот о чем писали в начале прошлого века местные газеты.

Ночью ходят по чужим пропускам
1918 год. «Мною замечено, что многие граждане г. Калуги, получившие пропуска на право хождения по улицам города после 11.30 часов вечера по делам службы, передают их для пользования другим лицам. Предупреждаю, что с 12 сентября вместе с пропуском патрулям надлежит предъявлять и удостоверения личности или паспорт, без какового пропуск будет недействительным. Лица, как передающие свой именной пропуск, так и пользующиеся им, будут подвергаться ответственности по всем строгостям законов военного времени. 
Комендант г. Калуги Чулков».

Начались аресты
1918 год. «По постановлению Калужского Советского Военно-Революционного Штаба сегодня ночью были арестованы часть именитых граждан гор. Калуги, обложенных и не внесших требуемую сумму. Также сегодня и дальше будут арестовываться и препровождаться в Кронштадт все те, кто не внесут назначенную им сумму до 7 марта с.г. С арестованными и их имуществом за ослушание будет поступлено по всей строгости закона военного времени.
Командующий войсками Калужской Советской республики П. Скорбач».

У монахов конфисковали пудру и презервативы 
В 1918 году выходит вот такое предписание:
«Игумену Тихонова монастыря. Калужский Губернский Совет Народных комиссаров предписывает Вас сделать распоряжение о переводе из капиталов Тихонова монастыря 10 000 (десять тысяч рублей) на текущий счет Врачебно-санитарного Комиссариата… В противном случае все имущество и дома монастыря будут конфискованы».
Далее следует вооруженный налет на монастырь.
«В ночь с 22 на 23 апреля приехали на двух автомобилях грузовых и одном легковом вооруженный двумя пулеметами отряд и конная команда. Мне о приезде сообщено не было. Тогда я увидел тов. Витолина и Образцова. Подойдя к Витолину, я отрекомендовался комиссаром монастыря и спросил, какие предпримут они действия. На это тов. Витолин ответил, что это решит совет, и попросил моего содействия в расстановке часовых, что я и сделал. Потом они потребовали обед, как для солдат, так и для комиссаров, что и было исполнено. После обеда всем были отведены номера в гостинице монастыря для ночлега, а утром тов. комиссары изволили спать до 9 часов, и я крайне был удивлен таким поблажкам передовых работников. Когда они встали, я решил войти к ним в номер, где увидел тов. Образцова, сидящего с бумажкой в руке, а перед ним стоящего повара и слушающего приказания тов. Образцова о заказе генеральского обеда. «Есть ли мясо?» — спросил тов. Образцов. «Такого не имеется», — ответил я. Кто-то из комиссаров сказал: «Надо зарезать поросенка». «Поросят нет, — ответил я, — а скот весь взят на учет Волостным Земельным комитетом». Тогда тов. Образцов приказал повару зарезать кур, что и было им исполнено, несмотря на то, что я сказал: «Куры тоже взяты на учет».
Часов в 11 неожиданно я оказался под домашним арестом, и в это время начался обыск. Что происходило во время обыска, я знать не мог, но, войдя в номер, куда принимались отобранные вещи и где происходила опись таковых и подсчет, я заметил роспись монахов, у которых отбирали вещи, а также туда стали приносить красное вино четвертями. 
В 2 часа были принесены два ящика церковного вина. В 4 часа обыск закончился. После обыска все разместились по номерам, и тов. Ассен-Аймер попросил у начальника конного отряда хороших лошадей, и поехали по слободе. Через некоторое время были слышны выстрелы, после чего комиссары вернулись. Когда я сидел в номере фельдшерицы вместе с землемером Меньшовым, в номер взошел тов. Витолин и сказал, что архимандрит и казначей приговорены к смертной казни. На вопрос землемера Меньшова, когда приведут в исполнение приговор, тов. Витолин ответил: «Приговор Военно-полевой суд постановил привести в исполнение в 11 часов, но по просьбе архимандрита отсрочить, просьба была удовлетворена до 6-ти часов утра». На вопрос землемера Меньшова, как чувствуют себя монахи, тов. Витолин ответил: «Ничего, но просят священника причастить их, что и было исполнено».
В это же время на мой вопрос, почему игнорируют меня, как избранного от стотысячного населения, ответил, что «мы вам не доверяемся».
24-го также изволили спать до 8-ми часов. Были спрошены у начальника команды тов. Ассен-Аймера лошади на которых куда-то выехали, тов. Образцов выехал после на автомобиле с отрядом. Часа в два вернулись. По приезде я спросил у тов. Витолина: «Будет ли дана мне опись всего того, что увозится?». Он сказал, что перед отъездом мы вас позовем и опись вам дадим. Перед отъездом я был приглашен, и, входя в номер, увидел тов. Образцова, сидящего в кресле и держащего в коленях четверть церковного вина. На мой вопрос, дадут ли мне сейчас опись, он ответил, что опись сейчас дать не могут, а перешлют ее в уездный совнарком. После чего взяли все отобранные вещи, они уехали».
Губкомиссары были разоблачены, Витолина, Фомина и Ассен-Аймера сажают под домашний арест.
На вопрос: «Куда дели конфискованное имущество?» был получен ответ: «Обнаруженные презервативы, пудра и др. подобные вещи возвращены обратно как относящиеся к личной жизни монахов». Остальное имущество согласно описи сдано казначею.

Прокормите дьячка!
В декабре 1918 года на двери церкви было вот такое объявление:
«Добрые прихожане! Всем вам известно, что я не имею в настоящее время хлеба, купить теперь негде, да и не на что, так как я лишен процентных денег, арендных, земли, законоучительского жалования и части доходов. Вследствие всего этого я принужден обратиться к вам с следующей просьбой: разрешите мне придти к вам и произвести сбор пищи, кто сколько может и пусть даст — кто совок ржи, кто совок муки или овса, а кто пусть и ничего. Для вас в приходе такая мелкая подача будет не очень обременительна, а для меня это будет великая жертва — годовой прокорм. Без вашей помощи я обречен на голодную смерть с своими детьми. Если кто согласен будет, то известите меня, а я без согласия и извещения не решаюсь идти с таким сбором. Священник храма села Ольговки».
На объявлении рукой председателя Ольговского комбеда Большакова написано: «Дьячок, тоже имея большую семью, не просит пропитания, а трудом зарабатывает его».
Орфография и стилистика документов сохранены.

одной строкой

1917 год.

•  Взамен новогодних визитов к губернатору и чиновникам объявлен сбор пожертвований для сирот — жертв войны. Первыми дала деньги семья губернатора Ченыкаева: он — 25 р., жена — 10 р. Дворяне, купцы, служащие, мещане сдавали от 1 до 15 рублей.
• Крестьянский поземельный банк объявляет о продаже с торгов земельных участков недоимщиков — около двух тысяч владельцев участков.
• 1 марта в Калуге получили сообщение об отречении Николая II от престола. Сразу же была создана народная милиция — 120 чел. — с жалованием 3 руб. 50 коп. в сутки.
• 12 марта калужане праздновали День свободы. Прошло торжественное шествие от Плац-Парадной площади до Крестового поля, молебны и митинги в поддержку Временного правительства.
• В апреле Временное правительство объявляет «Заем Свободы». В Калуге за один день собрано 67000 рублей.
• 10 декабря вооруженное подавление в Калуге демонстрации в защиту Учредительного собрания. Убито и ранено около 20 человек.
• Из правил для извозчиков: «Извозчики не должны выезжать в нетрезвом виде, не дозволять себе на улицах брани, насмешек над проходящими, непристойных слов и песен... Езда должна быть умеренно-скорая и осмотрительная; по мостам через реки Жиздру и Другусну должно ездить шагом; езда вскачь, вперегонку строго воспрещается...».