Оккупанты ввели в Калуге берлинское время
Мы продолжаем публиковать воспоминания горожан, переживших оккупацию Калуги.
Своими воспоминаниями о том времени делится калужанка Галина Владимировна ШОХИНА.
— Никогда не забуду ту страшную осень 41-го года. Десятилетним ребенком я встретила войну у порога родного дома. Мы жили тогда на Киевке.
Целый месяц мимо наших окон передвигались немцы на мотоциклах, велосипедах, лошадях, пешком. Первыми Калугу заняли разведчики. Это были финны — здоровенные детины с висящими на поясах коробками, которые они набивали отнятыми у горожан продуктами: солью, сахаром, мукой.
Когда раздавался стук в калитку, мы все прятали под печку. Придут, посмотрят — взять нечего. Но всегда просили картошку. Огород был уже почти весь пустой. Оголодавшим немцам оставалась только сырая грязная свекла, которую они выкапывали и тут же съедали. У нас завалили забор, отняли кур. Даже тряпочки все забрали, в том числе ситец, который мать получила на работе.
— Помню, у нашего соседа была большая голубятня. Мы всегда смотрели, как летали птицы. И вдруг голубятня исчезла. Сосед сказал, что все птицы подохли.
— У нас в доме электричества не было. Керосиновая лампа для освещения и печь. И о том, что ограничивали электроэнергию, я только слышала.
Запомнился день 20 октября — была взорвана водонапорная башня. Позже на ее месте был построен магазин «Восток».
В парке имени Циолковского фашисты организовали концлагерь для военнопленных, коммунистов, комсомольцев и партизан. Их водили на расстрел за Киевский мост.
Перед моими глазами стоит женщина в пальто бордового цвета. Она вышла из подъехавших к нашему дому саней и сообщила ужасную весть — мой отец в плену. Это оказалось неправдой. Но тогда я в отчаянии каждый день бегала за мост в поисках отца среди очередной партии расстрелянных. Все убитые лежали лицом вниз, но один парень упал навзничь. В гимнастерке, красивое лицо. Я смотрела на него и плакала...
— Одну меня никуда не выпускали. Я выходила из дома только с кем-нибудь из взрослых.
По городу прошел слух, что сбежала группа военнопленных. Идем мы как-то с дедом и слышим рядом с домом из-за кустов — так тихо: «Помогите...» Дед быстро отвел меня домой, а сам ушел.
Я, конечно, догадывалась, что у нас кто-то прячется на сеновале. Мне обычно не отказывали в добавке еды. А тут стали давать меньше картошки, хлеба. Относили на сеновал. Потом я узнала, что это был один из сбежавших военнопленных. Дед одел его в гражданское и проводил в лес. Этот человек приходил к нам в феврале следующего года. Принес махорку и буханку хлеба. Сказал, что, если не убьют, после войны приедет в гости. Так и не приехал — видимо, погиб.
— Мне сейчас почти 80 лет, а я выгляжу лучше, чем моя мама тогда — в 33 года. Перед выходом из дома она мазала сажей лицо, надевала длинные старые юбки, покрывала платком голову, только чтобы не выглядеть молодой. Маскировалась под старуху. И лишний раз из дома старалась не выходить.
Никаких карточек мы не получали. Ели то, что сумели припрятать, и был небольшой урожай с огорода, который тоже тщательно прятали.
— В декабре 1941 года Калугу освободили. Наши наступали в белых полушубках и телогрейках. Не было никакого мародерства. А немцы из заносчивых, уверенных победителей превратились в оборванцев.
В феврале возобновилась учеба в школе. Я пошла в третий класс, а после занятий еще два часа работала в госпитале — свертывала бинты.
Детские впечатления военного лихолетья я пронесла через всю свою жизнь.
