Он прошёл от Мытищ до Берлина
О том, как выживали во время и после войны, о нелёгких испытаниях простого солдата рассказывает калужанка Надежда ЕРМАКОВА.
— Когда Миша въехал на танке в Берлин, то увидел, что кругом люди ликуют, смеются! А он не может сдержать слёз. Из всего экипажа он один остался. Все ребята погибли, — рассказывает Надежда. — Представляете, в Берлине встретил своего одноклассника Мишку Мазина из Еловки! Они, конечно, обнялись.
Консервы из людей
— Рассказывать мочи нет, — закрывает лицо руками Надежда Дмитриевна, попутно утирая бегущие ручьём слёзы. — Мне было 9 лет, когда началась война. Нас у мамки — шестеро. Отца в 38 году расстреляли по 58-й статье за какую-то политику. Да какая там политика, он был просто грамотный человек! Теперь его реабилитировали.
Помню, играем, бегаем по улице и вдруг поднялся жуткий шум, мы от страха разбежались по домам. Глядим в окно, туча мотоциклов заезжает в наше село Титово, тогда оно относилось к Тульской области. После мотоциклов — люди на лошадях, а ноги у коней какие-то перебинтованные. Всё село заперлось по домам. Немцы пошли по дворам. Заходят, берут кур, свиней, тут же начинают их резать. Открыли ворота. Завели к нам во двор лошадей. А бабушка была у меня смелая, отчаянная, выскочила: «Ещё и новое корыто хотите!» Взяла и высыпала из корыта овёс. Немец ей: «Ла, ла, ла, ла!» А она ему вилы показывает, мол, как сейчас дам.
Столько коров из деревни угнали! Нашу тоже взяли, а ей скоро телиться. Бабушка бежит следом, кричит: «Дочка, Дочка!» Корова отстала, немец скотину бьёт, чтобы со всеми шла. Бабушка подошла к фрицу, даже замахнулась на него. Он аж опешил, замахал руками: «Матка, матка!» Сняла бабушка шаль, набросила на корову и привела домой.
Бои в нашем селе шли три дня. Дома горели. На огороде орудие стояло. Как очередной залп, у нас изба качается. Куда нам деваться? Подвалы были большие, кирпичные, мы туда забрались. Немец открыл подвал, посмотрел на нас и сказал: «Сейчас из вас консервы сделаю!» Но мы все целы остались. Сидели на кадках. Дети то и дело ревут: «Я есть хочу!», «Я замёрз!» Мама оторвала от телогрейки рукава и нам на ноги надела. Сутки мы там прятались.
Трудодни
Но и после войны жизнь легче не стала.
— Мама работала бесплатно, у неё была трудовая книжка, ей заносили туда трудодни. И если ты за год 300 не выработаешь, судить тебя будут. Как нас обложили! Надо сдавать молоко, мясо — телёнка резали. А я как-то несла молоко сдавать, не удержалась и чуть-чуть отхлебнула, мамка как схватит меня за шею! Голод-то какой был! Бывало, скажет мать: «Мне ваши книжки не нужны!» У каждого было задание, что сделать за день. И попробуй только травы корове не нарвать или воды не наносить.
Учились украдкой. Если видим, что мамка идёт, книгу тут же закрываем, прячем. Так учиться хотели. А сейчас заставляют.
Настоящий солдат
— В 1951 году меня направили работать в Колюпаново заведующей клубом. А Миша Ермаков только пришёл с войны. Его на пять лет оставили в Германии устанавливать советскую власть. Чем он меня заинтересовал? Когда выходил плясать, у него на погонах столько звёздочек сияло, а сапоги кожаные так блестели! Миша был очень аккуратный. Долго ходил ко мне в клуб, учил играть в домино. Дружили, потом поженились. Денег у нас почти не было. Жили с его родителями и старшим братом, инвалидом ВОВ. Дом в два окошка, корова и усадьба.
Он был очень скромным. Сколько раз его звали в школе перед детьми выступить, о войне рассказать, но он наотрез отказывался. Даже нашим детям ничего не говорил.
Его взяли на фронт в 17 лет. Он был первокурсником железнодорожного техникума. Сначала отправили на учёбу в Мытищи, потом на фронт танкистом, командиром орудия. Прошёл от Мытищ до Берлина. Дважды в танке горел, был контужен. Рассказывал, едут однажды. Железная дорога. Насыпь. И вдруг что-то шевелится по левую сторону. Остановили танк. Подошли. Лежит мёртвая молодая женщина, вся коса в земле. А по ней грязный ребёночек ползает.
Второй случай, уже на подходе к Берлину. Заметили, будто колышутся две руки. А это лежит на обочине молодой парень, все внутренности в песке. Он увидел танкистов, просит: «Пожалуйста, застрелите меня!».
Деревня песенников
— Колюпаново — деревня хоров. Здесь такие напевы! Моя свекровь в Туле выступала. Я возглавляла хор доярок. Мы с ними где только не были, даже в Мариинском дворце выступали. Костюмов сначала не было, у бабушек выпрашивали старинные сарафаны, а они давать-то не хотели.
В деревне тогда были керосиновые лампы. На лошади привозили кино с электродвигателем. Киномеханик закрывал окна газетами, чтобы не подглядывали. А я их открывала, пускай дети стоят на фундаменте и глядят кино. Ну и что, что у них денег нет.
Один дед старый, хромой пришёл, участник войны. Ему киномеханик: «Деньги давай!» — «А у меня нет!» — «Тогда выходи!» — «Не выйду!» Взял и зацепился за косяк: «Кино — ваше, а дверь — наша!» Как-то кино потухло, киномеханик врывается в клуб, а там сидят в первом ряду учителя, и начинает материться: «Признавайтесь, кто нассал на магнито!»
Гармошка каждый вечер играла…
Хоть и тяжело было, а духом мы с ним никогда не падали. Носить было нечего. Одно штапельное платьице постираешь и ждёшь, когда оно высохнет. Дети родились, сама на них всё шила.
Сейчас мне уже 87 лет. У меня 6 внуков и 8 правнуков. В 1998 году моего Миши не стало. Похоронили его на кладбище в Некрасово. Я бы хотела, когда умру, лежать рядом с ним. Там и место для меня есть в оградке, а кладбище для захоронений закрыли…
Вот глядите, здесь все его ордена, все награды. Бумажечки уже совсем рваненькие. Это вот благодарности. Эту прислали его матери после войны, пока он был в Германии. У него было 19 благодарностей и поощрений. Вот какой он был.
