Новый, 1942 год, был морозным, голодным, но счастливым

К нам в редакцию пришло письмо, в котором калужанка вспоминает события, происходившие в нашем городе 75 лет назад.

30 декабря после 80-дневной оккупации Калугу освободили. Мне в то время было 10 лет. Приближался Новый, 1942 год. Сколько радости и ликования было у калужан! День 31 декабря выдался солнечным, безветренным, с крепким морозом: –40^оС. Но народу на улицах было много. Около 3 тысяч человек вышли на ул. Советскую, к клубу Андреева (район Концертного зала), чтобы послушать Михаила Ивановича Калинина, который по радио поздравлял калужан с освобождением и Новым годом.

Вечером всей семьей посидели за столом. На столе скудно — время тяжёлое. Это был, пожалуй, самый голодный Новый год. Но отсутствие еды компенсировалось приподнятым настроением, общим ликованием, которое царило в городе.

Жизнь постепенно налаживалась. Папа устроился на работу. Помню, нас пригласили от его работы на ёлку в клубе им. Воровского. И этот утренник запомнился мне на многие годы. Пели, танцевали, водили хороводы, а потом всем детям выдали подарки. Как мы были счастливы!

Брошенная немецкая техника.

После оккупации началась другая жизнь. Я продолжала учиться в третьем классе средней школы № 6. Было холодно, чернила замерзали. Писали на чём придётся — на старых бланках, газетных листочках. Сидели тепло одетые. Помню, как в мороз возили уголь на санках по Оке — от деревни Верховой (там были шахты) до школы.

Однажды мы с братом пошли посмотреть, что теперь на месте бывших военных казарм, которые находились в переулке Михайловском. Это было близко от нас. Казармы немцы взорвали при отступлении. Брат нашел там немецкую аптечку в кованом железном сундучке и сапоги. В них я потом ходила в школу.

Обоз Красной армии на улице Вилонова.

Моей сестре Вале на работе выделили участок земли у Яченки под огород. Она тогда работала в БТИ горисполкома. Брат ушёл на фронт. Родители болели. Мы вдвоём с ней выращивали овощи, копали картошку, таскали мешки. Воду носили из ручейка Затейки. Позже взяли ещё один огород возле бойни, ныне это Черёмушки. Это для семьи было большим подспорьем, хотя очень тяжело приходилось.

Воровства никакого не было. Люди были добрые. Как-то раз мы выкопали картошку, а везти не на чем. Идём по улице Красной (сейчас Маршала Жукова), увидели тачку во дворе. Заходим — стоит мужчина. Рассказали ему всё, и он нам разрешил тачку взять. Обрадовались, привезли всё домой, стали разгружать, а тачка сломалась. Мы расстроились. Повезли её хозяину, а он говорит: «Ничего страшного, починю».

В другой раз мужчина, торговавший мясом на рынке, дал нам телегу, запряжённую волом, чтобы привезти картошку. Разрешил взять ненадолго, а мы задержали. Он уже мясо продал, а нас нет. Мы никак не могли с волом справиться: он немного пройдёт и останавливается. Потом я взяла пучок сена и пошла впереди, а вол — за мной. Мы рассказали всё хозяину, и он не ругался, что заждался нас, — только вздохнул.

Помню, как мама делала нам котлеты из конины. Какое это было лакомство! Много убитых лошадей валялось возле Угры. Там проходили бои. Люди узнали и стали туда ездить. Как-то сестра Валя попросила женщин с улицы взять её с собой. Все приехали назад с мясом, а сестры всё нет и нет. Мы спрашиваем: «Где она?» А женщины руками разводят, говорят: «Всё время ехала за нами». Отец пошёл искать сестру, а она на подъезде к городу сидит на санях и спит. Устала, присела отдохнуть и уснула.

В Калуге немцев уже не было. Но война продолжалась. Мы вязали тёплые носки, варежки, шили кисеты, обвязывали носовые платки и посылали на фронт. Ходили в госпиталь — помогали раненым, выступали с концертами. Так жили дети войны. А когда война кончилась, долгие годы она приходила ко мне во сне и я в тревоге просыпалась.

Раиса Фещенко.