«Фашисты пришли к нам богатыми, а отступали голодными»

Екатерина МИСЮТИНА вспоминает своё военное детство.

— Как-то из разговора немцев сестра поняла, что наши освободили Калугу. Сказала маме. Самое страшное, что фашисты услышали её слова. Один из них подбежал к нам с автоматом: «Руссиш партизанен!» Мама загородила собой детей: «Нет, пан, нет!» И стала крутить у виска, мол, её дочь сумасшедшая, приговаривая: «Пан ошибся, ошибся», и он нас не тронул, — ​рассказывает Екатерина Венедиктовна.

Ушли на фронт
— У моих родителей Венедикта и Матрёны Сорокиных было шестеро детей. Я самая младшая. До коллективизации у нас был надел на заливном лугу Угры, 4 коровы, лошадь и всякая другая живность. В 1941 году я пошла во второй класс, но проучилась только месяц. В октябре деревня Новоскаковская попала в оккупацию.
Как только началась вой­на, отца сразу же забрали на фронт. Служил в стройбате, домой вернулся в 1943 году. У него была раздроблена правая лопатка, все ладони в швах, пальцев на обеих руках не хватало.
Старшему брату Василию было 19 лет. Он учился в строительном техникуме. Его призвали служить в офицерское военное училище в Орле. Во время вой­ны был разведчиком. Дошёл до Германии. Награждён орденом Красной Звезды, орденом Отечественной вой­ны I степени, медалью «За Победу над Германией». Часто писал домой письма, беспокоился, как мама справляется одна.
Брата Ваню призвали на фронт в 1942 году. Он успел окончить только 7 классов. Вообще на фронт из деревни тогда брали всех ребят 1923–25 годов рождения. Никто из них домой так и не вернулся. Они погибли в боях за Думиничский, Жиздринский, Сухиничский районы. Эти земли несколько раз переходили из руки в руки — ​то к нашим, то к немцам. Мой брат похоронен в поле у деревни Каменка Думиничского района. Ему было всего 20 лет!

Оккупация
— Немцы стояли у нас в деревне с октября 1941 года до 12 января 1942-го. Было страшно, порой жутко. Всего не опишешь!
Пришли они богатыми: ​у них были гречка, фасоль в банках, прочие припасы. Они их выбрасывали за изгородь. А детей угощали конфетами.
Как-­то один немецкий офицер плакал, ругал Гитлера и Сталина, демонстрировал нам на пальцах что-то вроде, как их надо столкнуть лбами. Рассказывал, что у него дома остались киндеры. Показывал фотокарточку своего дома.
А другой офицер закалялся: бегал​ вечером по снегу от нашего дома и назад метров 200–300, приговаривая, что зима у нас «кальт, кальт» — ​холодная.
Мамин брат, дядя Гаврюша, работал в колхозе имени Будённого конюхом. Когда стало понятно, что со дня на день придут немцы, все разобрали коней. Остался один жеребец-­производитель. Дядя пожалел отдавать такого коня врагу. Он пошёл на конюшню и выпустил его. А на обратном пути дядю настигла шальная пуля.
Как-­то немец сказал маме, что скоро в деревне будет «бух-­бух». Тогда уже в окрестностях слышалась стрельба. Мы до утра просидели в погребе. А когда пришли в избу, то увидели, что немцы съели всю нашу варёную картошку, даже очисток не оставили. Отступали они из деревни голодными.
11 января немцы велели нам оставить избу и идти в дом дяди Никиты Которева. Мы пришли, а в хате уже полно людей, слышен детский плач. Лампа керосиновая под потолком почти не светит, ей не хватало кислорода.
Мама посмотрела на это и решила уйти с нами в лес. С собой мы взяли и корову Красавку. Мы видели, как немцы в белых халатах шли со стороны Дворцов и нашей деревни строем во Льва Толстого. Видели, как всех жителей нашей деревни и села Дворцы согнали в школу. А её заминировали. Еле-­еле наши солдаты успели спасти людей…
Видели, как горела наша деревня, — ​немцы шли с факелами и поджигали дома, а крыши тогда были покрыты соломой. Избы вспыхивали, как спички. От домов остались лишь печные трубы.
Уцелел только один дом — ​нашей тёти Мани. Она позвала нас жить к себе. В избе собралось 50 семей. Спали на полу — ​на соломе. Строили землянки, кто мог, перебрался к родственникам в соседние деревни и сёла.
У тёти Мани мы прожили до лета 1943 года.
Взрослые работали в колхозах. Женщины пахали на быках. Время от времени приходили похоронки с фронта. Матери плакали, но не сдавались, растили детей.
Позже начались и занятия в школе. Было холодно, голодно. Но мы старались и учиться, и родителям помогать.

Мирная жизнь
— В 1952 году я окончила зооветеринарный техникум. Три года работала в колхозах в Жиздринском районе. Скот держали в полуразрушенных сараях, кормов не хватало, добавляли животным в еду сосновые и еловые ветки. За ними ходили по очереди.
Мужских рук было мало. Да и откуда им взяться после вой­ны? В селе Овсорок, например, в овраге фашисты расстреляли всех мужчин и подростков.
Тяжело жили, трудно. Но люди были хорошие, дружные, отзывчивые.
В 1955 году я вышла замуж. Моего мужа, турбиниста Михаила Мисютина направили в Латвию на судоремонтный завод. Через 3 года мы уехали оттуда, потянуло домой… Вырастили двоих дочерей. Подрастают два внука и правнучка.
А из всей нашей большой семьи Сорокиных осталась я одна… ◘