Хватит скупать яхты и виллы – давайте вытаскивать страну из кризиса

Калужская область — единственный регион в стране, который за последние годы превратился из дотационного в регион, приносящий доход в казну. И природные ресурсы тут ни при чём. Как депрессивную в начале 90‑х область удалось превратить в одну из самых промышленно развитых? И можно ли этот опыт перенести на всю страну, особенно в нынешнее кризисное время? Об этом мы поговорили с губернатором Калужской области Анатолием АРТАМОНОВЫМ.

Ставка на иностранцев
— Анатолий Дмитриевич, вас все называют автором калужского экономического чуда. Как всё начиналось?
— В 90‑е годы у нас активно шло разоружение. Тогда часто звучали суждения, что у нас больше нет врагов. И те предприятия, которые производили оборонную продукцию, фактически остались не у дел. А это больше половины региональной экономики. Естественно, мы должны были придумать, как заместить потерянные мощности и дать работу людям.
— И решили позвать ино­ст­ран­цев…
— В России тогда инвесторов было немного. Все были заняты разделом собственности, которая подпала под приватизацию. Поэтому надо было рассчитывать на иностранцев. И мы не ошиблись. Это привнесло новую культуру производства, люди стали меняться.
— Чем их завлекли? Ни сырья, ни других явных преимуществ у региона нет…
— Мы спрашивали потенциальных инвесторов, что их не устраивает в России сегодня. Называли четыре причины: бюрократия, коррупция, высокие налоги и неразвитая инфраструктура.
— С чего надо начинать, чтобы привлечь в регион инвестиции?
— С инфраструктуры. Мы создали индустриальные площадки, технопарки. Зачем это нужно? Невозможно в каждой точке, где инвестор выбрал небольшую территорию, создать развитую инфраструктуру: дороги, электросети. Это гигантские деньги. Проще создать для многих сразу.
— Что-то вроде промышленного общежития получается…
— Именно. Этот опыт увидели и в Китае, и в Америке, и в европейских странах. Стали создавать индустриальные парки, подводить к ним воду, газ, электричество, строить дороги и очистные сооружения. И уже потом предлагали эти территории инвесторам. Они откликнулись. Затем стали решать вопросы бюрократии. Ввели публичную защиту инвестпроектов. В одном зале собирались инвесторы, чиновники, различные контролирующие и согласующие службы. Все могли задавать вопросы. Если сомнений не было, все расписывались, что претензий нет. А если генерал расписался, сержант уже вопросов не задает.
— Особые экономические зоны и технопарки есть почти везде. Но почему именно к вам инвесторы косяком идут?
— Мы относимся к любому проекту, как к своему ребёнку. Изначально себя настраиваем, что у него будут капризы. Но мы ни в коем случае не должны возмущаться: мол, для нас это неприемлемо. Надо обсуждать. Мы говорим так: любой ребёнок капризничает, но потом вырастает, и это опора в нашей жизни, как для родителей. Так и наши инвесторы. Из этих капризов вырастает в конечном итоге стабильное предприятие, которое становится привлекательным местом работы и хорошим налогоплательщиком. То, что сомнения были в правильности нашей политики, это так. Но мы показали результат — из одного из самых депрессивных регионов в Центральном федеральном округе стали регионом-донором. Благодаря тому, что от вновь создаваемых производств получили мощные налоговые поступления. Это самый красноречивый показатель.

«Сейчас не кризис, а новые условия»
— Вы в декабре запретили у себя в регионе произносить слово «кризис». Зачем?
— Я не очень суеверный человек, но думаю, если мы будем произносить что-то и о чем-то думать, оно обязательно случится. Я считаю, что у нас не кризис, а новые условия. И мы должны научиться в них работать.
— Санкции почувствовали на себе? У вас же большинство проектов с иностранными партнерами…
— Многие инвесторы продолжают развивать бизнес, не обращая внимания на политику. Но есть один момент, который настораживает. К примеру, кто-то веками создавал производство. И у компании есть планы по дальнейшему развитию, которое связано с Россией. И вдруг они приходят и говорят: мы с удовольствием будем с вами сотрудничать, новые проекты реализовывать, а старые — укрупнять. Но наши правительства нам сейчас немного ограничивают свободу. Я считаю, что это возмутительно. И наши партнеры тоже возмущаются. Ведь, для сравнения, у многих наших компаний тоже есть бизнес за рубежом. Но никто из наших властей не заставляет их там сворачивать деятельность.
— Но мы же ввели продуктовые антисанкции?
— Это немного другое. Сколько лет наши фермеры ставили вопрос о том, что мы находимся в неравных условиях. В десять и более раз финансовая поддержка агропрома в Евросоюзе больше, чем в России. И как в этих условиях российский производитель мог конкурировать с зарубежными фермерами? В итоге сейчас мы видим приток новых инвестиций в сельское хозяйство. У нас в области недавно открыли первую очередь крупного комбината по разведению рыбы (на 5 тысяч тонн в год). Плюс комбинат по производству овощей (100 гектаров) строится. Будет одним из самых крупных в Европе. Животноводческие фермы новые комплексы строят. Крестьяне поверили, что теперь они могут свою продукцию продать.
— Ваши оппоненты говорят, что за время вашего губернаторства закрылось 37 крупных предприятий…
— Это мощности, которые были созданы еще при царе Горохе и уже не могли эффективно конкурировать с новыми производствами. Плюс сегодня бизнесмены четко поделились на две части. Одна из них — это те, кто уже научился работать в современных условиях, по всем мировым стандартам. Но есть и такие, которые незаконным путем приобретают компанию, берут кредит под залог имущества, выкачивают из предприятия все, что только можно. Потом, под занавес, берут ещё один кредит в банке и уезжают в Англию. Вот это наш отечественный бизнес. Поэтому того, кто занимается делом и ведет производство, мы поддерживаем. А с жульём надо жестко бороться.

«Самая большая зарплата должна быть у президента»
— Нам часто говорят, что у нас большие резервы. На ваш взгляд, какой запас финансовой прочности у нас есть?
— Сложности могут продлиться примерно два года. За этот срок можно с ними справиться. Даже если представить, что мы вообще окажемся в изоляции. Россия — страна самодостаточная, у нее есть абсолютно всё, что есть на земном шаре. У нас нет бананов, но их нам с удовольствием привезут. Мы должны научиться жить в изменившихся условиях и рационально осваивать свои ресурсы.
— На федеральном уровне уже начали сокращать зарплаты чиновникам. Вы готовы сократить оклады себе и соратникам? Или штат сократить?
— Мы все предыдущие годы занимались сокращением. Когда я начинал работать, в администрации было 400 человек, сегодня — 72. При последнем сокращении мы значительно повысили оплату труда — в два и более раза. С тех пор её почти не повышали. На мой взгляд, надо сделать оплату труда справедливой по всей стране. Вот у кого самая высокая ответственность в государстве? У президента. У кого самая напряжённая работа? У президента. Значит, у него должна быть и самая высокая зарплата. Никто из работающих в государственных и окологосударственных структурах не имеет права получать больше. Тогда будет порядок.

«Провести ревизию всей земли»
— Есть у вас рецепт, который сейчас из кризиса мог бы вытянуть экономику?
— Надо раздать землю эффективным собственникам. Провести внезапную ревизию всей земли, которая находится в собственности государства. Поручить это прокуратуре и Счётной палате. И выяснить, сколько реально земли используется федеральными органами для их нужд. Остальное — забрать. И выставить на продажу. Это подтолкнуло бы строительство жилья. В итоге опустились бы цены на него. И производство стройматериалов поднялось бы. Огромный мультипликативный эффект.
— Но есть ведь и частные крупные собственники земли, которые не используют её по назначению…
— Есть и такие. У нас один гражданин другого государства владеет 80 тысячами гектаров земли в области. И ничего не делает на ней. Мы пытаемся через суды её отобрать. А он для издёвки пустит трактор с одного конца поля на другой. И вроде как он землю обрабатывает. Сфотографирует это и в суд принесёт.
— А в чём смысл?
— Он ждет, когда эта земля перестанет быть в категории сельхозназначения. Потому что там сейчас строить ничего нельзя. Когда категорию снимут, стоимость этой земли вырастает сразу в 10–20 раз.
— А что плохого?
— А то, что это земля другой категории. Мы на ней должны заниматься сельхозпроизводством. А там будут дачные поселки.
— Какой тогда выбор?
— Есть опыт других стран. Например, в Литве такая же история была. Они подняли налог на землю, которая не используется по назначению, в 10 раз. И эти собственники сразу пришли в органы власти и сказали: мы согласны, заберите у нас землю по кадастровой стоимости. Отдали эффективным собственникам. Литва в итоге залила молоком Россию.
— Сейчас заговорили о том, что надо прогрессивный подоходный налог вводить. Ваше мнение?
— В абсолютном большинстве стран с богатых дерут три шкуры. Если ты в Германии переходишь за 500 тысяч евро годового дохода, ты начинаешь работать на государство. И никто не возмущается, когда эти деньги разумно перераспределяются. По сути, человеку, который сумел достичь высокого материального благополучия, хватит, если у него останется даже одна сотая часть дохода. Надо стимулировать собственников не уводить сверхдоходы в офшоры, а вкладывать их в модернизацию.
— Это менталитет, видимо…
— Я был в гостях у доктора Вайса. Шестой богатейший в Германии человек. Скромный дом в Дюссельдорфе. Ограды нет. Жена сама на стол подаёт. И это в порядке вещей.
— Как наших олигархов заставить быть скромнее?
— Ребятам, которые порезвились, надо сказать: мужики, все, черту подводим. Кто старое помянет, тому глаз вон. Не нужно делать поворота назад ни в коем случае. Не дай Бог кому-то взбредёт в голову национализация. Но привести в чувство надо, сказать: хватит скупать яхты и виллы, начинаем работать на государство и вытаскивать себя и страну из кризиса.

«Комсомольская правда»,
26.03.2015.