Жиздру стёрли с лица земли

В августе город Жиздра Калужской области отметит очередную годовщину освобождения от немецко-фашистских захватчиков.

В ходе боёв город был полностью разрушен, и его пришлось восстанавливать из руин.

В преддверии этой даты в нашу редакцию обратились две калужанки, жившие в военные и послевоенные годы в Жиздре. Они рассказали о своей идее — организовать движение «Дети войны».

— Участников войны, как и тех, чьё детство пришлось на послевоенные годы, становится всё меньше и меньше, — рассказывает ветеран милиции, майор в отставке Тамара ИВАНОВА. — К примеру, у нас в УМВД только двое ветеранов. И нам, детям войны, хотелось бы рассказать о том, что происходило в стране в то тяжёлое время, что пережили женщины и дети, многие из которых потеряли на войне всех своих мужчин.

Жгли и взрывали дома

Тамаре Ивановой было всего 9 месяцев, когда фашисты заняли Жиздру.

— Говорят, до войны это был благоустроенный районный центр. В район входили Киров, Сукремль, Людиново. 12 тысяч человек проживало. 1 октября 1941 года немцы вошли в Жиздру. Танк проехал по центральной улице, обстрелял дома. Погибло несколько человек. Немецкие полчища занимали здания. По сохранившимся фотографиям видно, что дома были очень красивые: двухэтажные, с резными наличниками. Ведь когда-то в городе жили купцы.

В Жиздре было 5 церквей —  уничтожили все! В центре стоял красивейший собор. Немцы не просто поджигали дома, а стояли и смотрели, чтобы они сгорели дотла. Если не догорели, возвращались и поджигали снова. Кирпичные здания взрывали.

Мой дед был партийным работником, а всех партийных и членов их семей при наступлении фашистов уводили из города. Мама впряглась в тачку, положила в неё меня 9-месячную, и мы «поехали» на её родину — на Орловщину.

Мама часто вспоминала, как шла через минное поле. Её увидели люди, закричали: «Куда вы идёте, там мины!» Но она уже преодолела полпути и возвращаться не стала. Бог миловал, мы не подорвались.

Ляп ценою в жизнь

— В деревню на Орловщине тоже пришли немцы. Мама рассказывала, как они построили всех жителей и скомандовали: «Коммунисты, выходите!» Но все мужчины к тому времени уже были на фронте. Одна женщина взяла и ляпнула: «Да какие коммунисты. Разве что вон тот хромой!» И его на глазах у всех расстреляли.

А как жили в деревне! Немцы заняли все дома. Люди сидели в сараях, подвалах. Фронт был рядом.

Я помню, как мы вернулись в разорённую Жиздру. От домов остались одни руины, только печные трубы торчали. Где жить? Люди стали копать землянки.

Наша была напротив школы. Приходилось спускаться под землю, внутри стояла печечка. Спали на полатях, почти на полу.

Помню День Победы! Весь город собрался около райкома. Люди выступали с речами, плакали, что-то кричали.

А потом государство разрешило брать ссуду, она была беспроцентная, и мы начали строить дом. Очень тяжёлое было время. Есть нечего — только то, что сам вырастишь, по полям гнилую картошку собирали и варили. Хлеб — по талонам. С ночи в очереди стояли, чтобы его получить. Если довесок давали — это такое счастье, можно было сразу съесть. Но беда всех очень сильно объединила.

Жизнь в концлагере

Жительница Жиздры Галина ПРАВОРОЦКАЯ родилась во время войны.

— Отец ушёл на фронт, и мать с двумя детьми переехала к бабушке, — вспоминает ветеран УМВД Галина Правороцкая. — Там я и родилась, на печке. Два года немец стоял в Жиздре. Мама говорила, самое ужасное, что незадолго до освобождения города нас угнали в Литву, в концлагерь в Алитусе. Моему старшему брату было 9 лет, он поранил ногу, хромал, ходил на костылях, среднему брату — 3 года, мне — 2. В концлагере нас держали целый год, пока не пришли наши войска.

Мама признавалась, что у неё не было сил смотреть на наши страдания, мысленно она говорила: «Хоть бы один из детей умер».

Средний брат всё время клянчил еду, плакал: «Яича, яича!». Больше всего яйца любил.

Поскольку старший брат был инвалидом, его иногда выпускали за территорию концлагеря, и он побирался по хуторам. Кто-то еду давал, а кто-то и собаками травил.

Каждое утро в лагере отбирали крепкую рабочую силу для хуторов. Люди оттуда могли принести что-нибудь поесть — свёклу, брюкву. Кого-то забирали на хутор на постоянное жительство. А мою маму никто не брал, кому она была нужна с тремя детьми? Но, видимо, когда фашисты почувствовали, что наши наступают, немного смягчились, и староста дядя Лёниус вывез нашу семью к какой-то бабке. Она поселила нас в сарае, бросила на пол солому.

Кот с пробитым пулей ухом. Военкор «Комсомольской правды» Михаил Савин сделал этот известный снимок после освобождения Жиздры, 16 августа 1943 года.

Когда спали, между нами ходили свиньи. Всю ночь мать не смыкала глаз, боялась, что свиньи детей затопчут.

Голубоглазых отбирали у родителей

— Страшнее всего было, когда немцы приказывали выстроиться только родителей с детьми. Они отбирали светленьких, голубоглазых ребят, чтобы брать у них кровь. У одной женщины выхватили дочку из рук, посадили в машину. Мать бежала за ней, пока не упала и не умерла…

Иногда люди пытались выбраться из концлагеря, но их сразу же пристреливали. А трупы оставляли ­висеть на колючей проволоке…

Когда мы вернулись в Жиздру, жили в каком-то подвале возле кладбища. Мама рассказывала, что как-то вечером вышла и видит — в темноте светятся два глаза: волки.

Потом отец вернулся с вой­ны. Нам дали домик возле суда. В одной комнате жили мы, в другой — врач.

Помню, мы в очереди ждём, когда хлеб привезут, у взрослых под ногами проползаем, а они нас даже не ругают. Пока до дому дойдём, полбулки съедим. Не могу вспомнить, в чём я пошла в первый класс. Платье, наверное, из чего-то сшили. А вот ранцем стала санитарная сумка отца. Он с ней вернулся с вой­ны. Только красный крест отпороли.

Старший брат пошёл в лес, нарезал палочек, настругал, перевязал ниточкой — это были мои счётные палочки… Была у нас небольшая начальная школа. Потом построили хорошее здание. Появилась общественная баня. Это было большим счастьем. Жизнь постепенно налаживалась.